24.02.2015 в 22:16
Пишет Маунтин Хью:Сказочки.
В некотором царстве, в некотором государстве венчан на царство был младой царевич. Правил он мудро, да справедливо, и государство то процветало. Да затосковал царевич тот, все один да один... И мудрый наставник его, что священником был, говорит «Есть, мол, на краю света лес. В том лесу терем высокий, а в тереме высоком девица живет. И ликом она всех прекраснее, и всех она мудрее. Будет тебе женою достойной.»
читать дальшеОбрадовался царевич, велел коня снаряжать, да сумы дарами богатыми для девицы той наполнить - бусы, серьги, перстни богатые, ткани роскошные.
А как все готово было, получил он благословенье от наставника и отправился на поиски леса того заколдованного.
День скакал, другой, третий... Выбился конь из сил, пал под царевичем. Алес-то близко совсем, рукою подать...
Попытался царевич сумки с дарами сам донести, да не сдюжил, бросить их пришлось. А взял он с собою, чтоб не с пустыми руками, перстень с изумрудом, бусы жемчужные, да серьги янтарные. С тем в лес и вошел.
Долго шел, в чащу самую забрался. И заступило ему путь болото топкое, осокою поросшее. Не пробраться - погибель везде. Сел царевич подле болота на кочку, да заплакал горько.
Вдруг слышит, у ног его самых шорох - змея выползла, гадюка серая. Посмотрела на царевича, да и молвила человечьим голосом:
- Что плачешь, царевич, что за горе приключилось?
Царевич и говорит:
- Иду я в чащу глубокую к терему высокому, где живет та, что всех мудрей и прекраснее. В жены ее взять хочу. Да не пройти мне дальше - топь страшная, сгину здесь.
- Помогу тебе, - змея говорит, - коль наградить меня не поскупишься. Я тропку чрез болото знаю, тебя проведу.
Делать нечего, согласился царевич, отдал змее перстень с изумрудом. Надела змея на тело свое перстень, он с чешуею змеиной и смешался враз. А гадюка-то в траву скользнула, царевич еле-еле за ней поспевал. Так болото и перешел, а как перешел - исчезла змея, ровно и не было ее.
И дальше царевич пошел. Долго шел, сумерки спустилися, темно стало. А впереди - пропасть вдруг, овраг огромный, и не обойти его, и вниз не слезть - глубок, да кустарником колючим порос.
Царевич сел на краю оврага и горько заплакал.
Вдруг чует - ветром повеяло. Смотрит, а подле него на ветку дерева филин сел, глазами янтарными глянул, да молвил голосом человечьим:
- Пошто убиваешься, царевич?
Царевич и говорит:
- Иду я в чащу глубокую к терему высокому, где живет та, что всех мудрей и прекраснее. В жены ее взять хочу. Да не пройти мне дальше - овраг глубок, крыльев, чтоб перелететь, я не имею. Придется мне ни с чем возвернуться...
- Полно плакать, - филин ему говорит. - Помогу через овраг перебраться, коль найдется у тебя дар для меня какой.
Делать нечего - отдал царевич филину серьги янтарные, для девицы припасенные. Филин царевича за плечи подхватил, да одним махом через овраг перенес. И пропал, ровно его и не было.
Пошел дальше царевич, из сил выбиваясь. Долго шел, уж и луна зашла, и звезды погасли, и рассвет занялся.
А и выросли перед царевичем вдруг сосны обломаные, друг на друга наваленые высоко, что стена крепостная. Не пройти, не перелезть...
Сел царевич, загоревал горько, плачет, слезами заливается.
Вдруг слышит, треск какой, а из кустарника на него медведь огромный выходит. Обмер царевич, думал, смерть его пришла, а медведь ему и говорит человечьим голосом:
- Что ты, человече, убиваешься? Зачем плачешь горько?
Царевич и ответствовал:
- Иду я, Мишенька, лесной владыко, в чащу глубокую к терему высокому, где живет та, что всех мудрей и прекраснее. В жены ее взять хочу. Болото непроходимое одолел, чрез овраг глубокий переправился...а здесь не пройти мне. Придется мне ни с чем возвращаться...
- Помогу тебе, добрый царевич, - медведь сказал, - ежели на награду какую не поскупишься.
И отдал царевич дар последний, бусы жемчугу скатного, медведю. Тот на шею их накинул, да с бревнами враз справился, путь царевичу расчистил. И пропал, ровно и не было никакого медведя.
Пошел царевич дальше. И видит - терем стоит высокий, резной весь, крашеный, что игрушка какая. И свет в оконцах горит приветливо.
Взбежал на крыльцо ладное царевич, да в двери постучался. Двери отворились, и встретила царевича девица. Так и замер царевич - хороша она была несказанно!
Кожа белая да нежная, что ткань атласная, брови собольи, волосы темные кольцами вились над челом ясным, глаза - что вода озерная, синяя да с зеленцою, губы червленые, ровно кровью крашены, в ушах серьги янтаря жаркого, на шее бусы жемчугу скатного, на пальцах перстень с изумрудом. А и платье на девице той горело и сияло, ровно из закатных лучей сотканное...
Стоял царевич, и слова вымолвить не мог, красою той сраженный. Девица его в терем пустила, за стол усадила, да чарку вина доброго, густого, налила.
Выпил вина царевич, да отмер наконец. На колени пред девицей опустился, руки ее в свои взял, да персты тонкие жаркими поцелуями покрыл.
- Нашел я тебя наконец, - молвил он, - И не врет молва - всех ты прекраснее, верно, и мудрее всех. Полюбил тебя с первой же секунды, как взором окинул, ничего не пожалею - царицею сделаю. Шубы собольи, злато, серебро да каменья - все к ногам твоим брошу, только моею будь.
Ресницы черные, пушистые, девица опустила, очи потупила скромно и молвила в ответ:
- Соглашусь твоею быть, ежели любить меня станешь верно и не разлюбишь никогда, а еще - исполнишь условие одно, да на том поклянешься.
Согласился царевич, на все согласился. И сказала девица условье то заветное...
- Никогда, - сказала она. - тела моего нагого не увидишь, каждой ночь пред тем, как одежды с меня снять, очи будешь плотною лентою завязывать. А коль нарушишь это условие - беде большой быть.
Согласился царевич, что ему делать было? И вернулися они вдвоем в палаты царские.
В тот же день царевич веньчанье назначил, да пир горою. Столы во всем городе поставили, и каждый мог есть да пить за здравие царя и жены его, молодой прекрасной царицы.
Три дня пировал город, три дня праздник длился непрерывно, и угощенья были сладки, и мед был хмелен, и вина рекою лились...
А ночью-то пришел царевич в опочивальню своей теперь уже жены пред людьми и богом. Завязала она ему очи лентою плотной. Сама одежды с него сняла, лаская. И так-то сладко царевичу было - с завязаными-то глазами все ровно стократ усилилось, все ощущения сильней да ярче сделались. И как хорошо-то было чувствовать под пальцами кожу девичью, атласную, и поцелуи девицы той, невозможные и сладкие...
Ни с одной девкою до того царевич такого блаженства не испытывал.
С тех пор у них так и повелось - ровно слепым царевич пред женою своею становился ночь каждую, и не думал даже перечить.
Так несколько зим и минуло...
Много за те зимы разного было - и война с государем соседним, нечестным, и союз с царством дальним...И во всем-то девица - премудрейшая - помогала царевичу, да советовала. И впрямь не только прекраснейшей, но и мудрой да разумною оказалась.
И однажды надо ж было такому случиться, что заело любопытство царевича... Перед тем, как царицу, супругу любимую, в свою опочивальню звать, заменил он ленту плотную на ленту шелка тончайшего, чтобы, значит, чрез ткань-то все и увидеть наконец.
А девица, хоть и премудрая, да влюбленная - что слепая ведь. Не заметила подмены, как прежде, ласково глаза царевичу лентою завязала, да ласкать принялась. А уж потом и сама одежды скинула - душегрею с соболями, летник, жемчугом расшитый, рубаху шелковую нижнюю...
И увидал царевич, что все это время жил он во грехе страшном, грех тот в церковь чрез венчанье нечестное провел, да с собою в постель положил.
Девица прекрасная, да премудрая, юношей оказалась. Сорвал с глаз ленту прозрачную царевич, грозно с обвиненьями да обидами на жену-мужа своего набросился... Напрасно тот ноги его целовал, слезами их омывая, напрасно про обещанье разрушеное напоминал и про завет любить вечно и верно... Гневался царевич слепоте своей, гневался обману.
Стражу кликнул, да велел обманщика пытать пытками самыми жестокими, а опосля - в воду с камнем на шее бросить.
Так все и сталося - запытали юношу того до полусмерти, опалили огнем кудри его шелковы, уста алые разбили в кровь, персты тонкие повыломали... Огнем жгли, железом пытали.
А после, ночью глубокой, в мешке с каменьями к озеру свезли, и в воду бросили...
Затосковал после того царевич, да уж поздно было. Каждую ночь мучился он мороками страшными - то змея в постели его окажется, то тень медвежья за оконцем мелькнет, то филин в ночи заухает... Занемог царевич в скором времени, да сам и сгинул.
URL записиВ некотором царстве, в некотором государстве венчан на царство был младой царевич. Правил он мудро, да справедливо, и государство то процветало. Да затосковал царевич тот, все один да один... И мудрый наставник его, что священником был, говорит «Есть, мол, на краю света лес. В том лесу терем высокий, а в тереме высоком девица живет. И ликом она всех прекраснее, и всех она мудрее. Будет тебе женою достойной.»
читать дальшеОбрадовался царевич, велел коня снаряжать, да сумы дарами богатыми для девицы той наполнить - бусы, серьги, перстни богатые, ткани роскошные.
А как все готово было, получил он благословенье от наставника и отправился на поиски леса того заколдованного.
День скакал, другой, третий... Выбился конь из сил, пал под царевичем. Алес-то близко совсем, рукою подать...
Попытался царевич сумки с дарами сам донести, да не сдюжил, бросить их пришлось. А взял он с собою, чтоб не с пустыми руками, перстень с изумрудом, бусы жемчужные, да серьги янтарные. С тем в лес и вошел.
Долго шел, в чащу самую забрался. И заступило ему путь болото топкое, осокою поросшее. Не пробраться - погибель везде. Сел царевич подле болота на кочку, да заплакал горько.
Вдруг слышит, у ног его самых шорох - змея выползла, гадюка серая. Посмотрела на царевича, да и молвила человечьим голосом:
- Что плачешь, царевич, что за горе приключилось?
Царевич и говорит:
- Иду я в чащу глубокую к терему высокому, где живет та, что всех мудрей и прекраснее. В жены ее взять хочу. Да не пройти мне дальше - топь страшная, сгину здесь.
- Помогу тебе, - змея говорит, - коль наградить меня не поскупишься. Я тропку чрез болото знаю, тебя проведу.
Делать нечего, согласился царевич, отдал змее перстень с изумрудом. Надела змея на тело свое перстень, он с чешуею змеиной и смешался враз. А гадюка-то в траву скользнула, царевич еле-еле за ней поспевал. Так болото и перешел, а как перешел - исчезла змея, ровно и не было ее.
И дальше царевич пошел. Долго шел, сумерки спустилися, темно стало. А впереди - пропасть вдруг, овраг огромный, и не обойти его, и вниз не слезть - глубок, да кустарником колючим порос.
Царевич сел на краю оврага и горько заплакал.
Вдруг чует - ветром повеяло. Смотрит, а подле него на ветку дерева филин сел, глазами янтарными глянул, да молвил голосом человечьим:
- Пошто убиваешься, царевич?
Царевич и говорит:
- Иду я в чащу глубокую к терему высокому, где живет та, что всех мудрей и прекраснее. В жены ее взять хочу. Да не пройти мне дальше - овраг глубок, крыльев, чтоб перелететь, я не имею. Придется мне ни с чем возвернуться...
- Полно плакать, - филин ему говорит. - Помогу через овраг перебраться, коль найдется у тебя дар для меня какой.
Делать нечего - отдал царевич филину серьги янтарные, для девицы припасенные. Филин царевича за плечи подхватил, да одним махом через овраг перенес. И пропал, ровно его и не было.
Пошел дальше царевич, из сил выбиваясь. Долго шел, уж и луна зашла, и звезды погасли, и рассвет занялся.
А и выросли перед царевичем вдруг сосны обломаные, друг на друга наваленые высоко, что стена крепостная. Не пройти, не перелезть...
Сел царевич, загоревал горько, плачет, слезами заливается.
Вдруг слышит, треск какой, а из кустарника на него медведь огромный выходит. Обмер царевич, думал, смерть его пришла, а медведь ему и говорит человечьим голосом:
- Что ты, человече, убиваешься? Зачем плачешь горько?
Царевич и ответствовал:
- Иду я, Мишенька, лесной владыко, в чащу глубокую к терему высокому, где живет та, что всех мудрей и прекраснее. В жены ее взять хочу. Болото непроходимое одолел, чрез овраг глубокий переправился...а здесь не пройти мне. Придется мне ни с чем возвращаться...
- Помогу тебе, добрый царевич, - медведь сказал, - ежели на награду какую не поскупишься.
И отдал царевич дар последний, бусы жемчугу скатного, медведю. Тот на шею их накинул, да с бревнами враз справился, путь царевичу расчистил. И пропал, ровно и не было никакого медведя.
Пошел царевич дальше. И видит - терем стоит высокий, резной весь, крашеный, что игрушка какая. И свет в оконцах горит приветливо.
Взбежал на крыльцо ладное царевич, да в двери постучался. Двери отворились, и встретила царевича девица. Так и замер царевич - хороша она была несказанно!
Кожа белая да нежная, что ткань атласная, брови собольи, волосы темные кольцами вились над челом ясным, глаза - что вода озерная, синяя да с зеленцою, губы червленые, ровно кровью крашены, в ушах серьги янтаря жаркого, на шее бусы жемчугу скатного, на пальцах перстень с изумрудом. А и платье на девице той горело и сияло, ровно из закатных лучей сотканное...
Стоял царевич, и слова вымолвить не мог, красою той сраженный. Девица его в терем пустила, за стол усадила, да чарку вина доброго, густого, налила.
Выпил вина царевич, да отмер наконец. На колени пред девицей опустился, руки ее в свои взял, да персты тонкие жаркими поцелуями покрыл.
- Нашел я тебя наконец, - молвил он, - И не врет молва - всех ты прекраснее, верно, и мудрее всех. Полюбил тебя с первой же секунды, как взором окинул, ничего не пожалею - царицею сделаю. Шубы собольи, злато, серебро да каменья - все к ногам твоим брошу, только моею будь.
Ресницы черные, пушистые, девица опустила, очи потупила скромно и молвила в ответ:
- Соглашусь твоею быть, ежели любить меня станешь верно и не разлюбишь никогда, а еще - исполнишь условие одно, да на том поклянешься.
Согласился царевич, на все согласился. И сказала девица условье то заветное...
- Никогда, - сказала она. - тела моего нагого не увидишь, каждой ночь пред тем, как одежды с меня снять, очи будешь плотною лентою завязывать. А коль нарушишь это условие - беде большой быть.
Согласился царевич, что ему делать было? И вернулися они вдвоем в палаты царские.
В тот же день царевич веньчанье назначил, да пир горою. Столы во всем городе поставили, и каждый мог есть да пить за здравие царя и жены его, молодой прекрасной царицы.
Три дня пировал город, три дня праздник длился непрерывно, и угощенья были сладки, и мед был хмелен, и вина рекою лились...
А ночью-то пришел царевич в опочивальню своей теперь уже жены пред людьми и богом. Завязала она ему очи лентою плотной. Сама одежды с него сняла, лаская. И так-то сладко царевичу было - с завязаными-то глазами все ровно стократ усилилось, все ощущения сильней да ярче сделались. И как хорошо-то было чувствовать под пальцами кожу девичью, атласную, и поцелуи девицы той, невозможные и сладкие...
Ни с одной девкою до того царевич такого блаженства не испытывал.
С тех пор у них так и повелось - ровно слепым царевич пред женою своею становился ночь каждую, и не думал даже перечить.
Так несколько зим и минуло...
Много за те зимы разного было - и война с государем соседним, нечестным, и союз с царством дальним...И во всем-то девица - премудрейшая - помогала царевичу, да советовала. И впрямь не только прекраснейшей, но и мудрой да разумною оказалась.
И однажды надо ж было такому случиться, что заело любопытство царевича... Перед тем, как царицу, супругу любимую, в свою опочивальню звать, заменил он ленту плотную на ленту шелка тончайшего, чтобы, значит, чрез ткань-то все и увидеть наконец.
А девица, хоть и премудрая, да влюбленная - что слепая ведь. Не заметила подмены, как прежде, ласково глаза царевичу лентою завязала, да ласкать принялась. А уж потом и сама одежды скинула - душегрею с соболями, летник, жемчугом расшитый, рубаху шелковую нижнюю...
И увидал царевич, что все это время жил он во грехе страшном, грех тот в церковь чрез венчанье нечестное провел, да с собою в постель положил.
Девица прекрасная, да премудрая, юношей оказалась. Сорвал с глаз ленту прозрачную царевич, грозно с обвиненьями да обидами на жену-мужа своего набросился... Напрасно тот ноги его целовал, слезами их омывая, напрасно про обещанье разрушеное напоминал и про завет любить вечно и верно... Гневался царевич слепоте своей, гневался обману.
Стражу кликнул, да велел обманщика пытать пытками самыми жестокими, а опосля - в воду с камнем на шее бросить.
Так все и сталося - запытали юношу того до полусмерти, опалили огнем кудри его шелковы, уста алые разбили в кровь, персты тонкие повыломали... Огнем жгли, железом пытали.
А после, ночью глубокой, в мешке с каменьями к озеру свезли, и в воду бросили...
Затосковал после того царевич, да уж поздно было. Каждую ночь мучился он мороками страшными - то змея в постели его окажется, то тень медвежья за оконцем мелькнет, то филин в ночи заухает... Занемог царевич в скором времени, да сам и сгинул.